История одной жестянки. Автор Александр Дантонов
К концу 1942 года в техническом оснащении военной авиации всех воюющих стран произошли качественные изменения. Особенно впечатляли достижения СССР в этой области. Превосходство военной промышленности и советской конструкторской мысли в полной мере стало очевидным даже военным руководителям Третьего Рейха, как бы они ни старались поддерживать миф о полном разгроме советской авиации и ее неспособности заново возродиться. Практически это означало, что в долгой многолетней борьбе за количественное преобладание в воздухе у Германии, как и у ее союзников, не было никаких перспектив (советская авиапромышленность теперь выпускала больше самолетов и в 43-м году каждый третий из них был «Ил-2»). Более того, уже стал ощущаться рост опыта и мастерства советских пилотов, опытных летчиков становилось все больше. Поэтому весь драматизм военно-промышленного противостояния держав сводился теперь к поиску конструкторских идей обеспечивающих качественное превосходство. Причем таких, которые можно было бы массово реализовать без кардинальных технологических изменений и без привлечения значительных ресурсов. Ведь заводы и так работали на пределе своих возможностей и в Германии, и в Советском Союзе.
При этом в развитии фронтовой авиации, особенно в том, что касалось ее способности бороться с бронетехникой, у всех сторон было еще много нераскрытых возможностей. В довоенный период ни одна из воюющих держав не успела в полной мере использовать для этого все имеющиеся технические достижения. Теперь же нехватка времени, необходимая для качественного рывка, отчасти компенсировалась обширным боевым опытом. Идеи, которые обсуждались в конструкторских бюро и военных ведомствах, были настолько разнообразны и многочисленны, что им можно было бы посвятить отдельную книгу. Однако большая их часть не была реализована даже в опытных образцах. А все потому, что главной задачей становилось уже не просто повышение отдельных тактических возможностей отдельных типов самолетов, а кардинальное качественное изменение фронтовой авиации в целом, оснащение ее дополнительным стратегическим преимуществом.
Дело в том, что даже те нововведения и усовершенствования в бомбовом, пушечном, ракетном вооружении фронтовой авиации, которые воплощались в серийных образцах, не повышали общую статистику ее эффективности больше чем на несколько процентов. Конечно, увеличение пушечных калибров немецких штурмовиков или, скажем, применение зажигательного оружия «Илами» в определенных тактических условиях давало неплохие (и иногда впечатляющие) результаты, но для качественного перелома в масштабах всего Восточного фронта этого оказывалось недостаточно. Кроме того, для самолетов поля боя того времени все эти новшества в той или иной степени были опасны сами по себе. За эффективность приходилось платить многочисленными ограничениями и, прежде всего, снижением устойчивости к противодействию истребителей противника. Так, например, установка 37-миллиметровых пушек на «Юнкерсе-87» сделала его неспособным к крутому пикированию, снизило скорость (как минимум на 50 км/час), ухудшило аэродинамические характеристики. Это был своего рода замкнутый круг, из которого можно было выйти только с помощью какого-то принципиально нового вооружения, не требующего кардинально менять летные качества и тактико-технические характеристики существующих типов самолетов.
Такими инновациями в то время вполне могли стать многие разработки немецких, американских и британских конструкторов, и некоторые из них к концу войны были очень близки к эффективным решениям. Но, как это уже не раз бывало и в других областях, первенство осталось за СССР. В начале 1943 года советскими учеными было создано принципиально новое противотанковое средство фронтовой авиации – кассетные кумулятивные бомбы. И до конца Второй Мировой войны это оружие так и оставалось единственным в своем классе, непревзойденным по тактическим возможностям и стратегическому значению.
Но сначала – немного об истории кумулятивных боеприпасов.
Кумулятивный эффект или, как его еще называют, эффект направленного взрыва был известен давно, возможно, со времен Тридцатилетней войны. А наиболее достоверно, в 1792 году известный теоретик минного дела Фридрих фон Баадер описывал устройство фугаса с конической выемкой в порохе, с целью его экономии и увеличения взрывного эффекта.
Первая научная теория кумулятивного эффекта принадлежит выдающемуся русскому инженеру и ученому генерал-лейтенанту Михаилу Матвеевичу Борескову. Его работа вышла в свет в 1864 году и вскоре была переведена на многие языки. Поэтому иногда он упоминается как первооткрыватель кумулятивного эффекта, хотя это неверно. Действительно, среди его многих изобретений были устройства с этим эффектом (которые он успешно применил при разрушении крепости Виддин во время русско-турецкой войны 1877—78 годов). Главная же заслуга Борескова, во-первых, именно в создании основ научной теории о детонационных волнах, позволявшей точно рассчитывать параметры зарядов, а во-вторых, в создании уникальной отечественной школы научных и инженерных кадров.
Однако от открытия кумулятивного эффекта до создания бронебойных боеприпасов расстояние не меньше, чем от теории Сади Карно до первого четырехтактного двигателя внутреннего сгорания. Несмотря на то, что идеи использовать направленный взрыв для пробивания брони танков и кораблей известны еще с Первой Мировой войны, первые опытные образцы артиллерийских снарядов появились в разных странах только к концу тридцатых годов. Кажущаяся простота идеи требовала создания принципиально новых материалов, сплавов, а также длительных, очень дорогих исследовательских и испытательных работ.
В двадцатые годы советский ученый, профессор Мирон Яковлевич Сухаревский проводил исследования кумулятивного эффекта, развивая идеи Борескова. Работая с кумулятивными зарядами, он сумел найти зависимость бронебойного действия таких зарядов от формы выемки, состава ее металлического покрытия и других факторов. Благодаря его разработкам направленные взрывы успешно использовались при строительстве Днепровской плотины. Однако применение в военных целях эффектов, описанных Сухаревским, в то время казалось настолько сложным технологически, что его работы были опубликованы в открытой печати.
После войны выяснилось, что это было непростительной ошибкой. Советский ученый-физик и выдающийся изобретатель Георгий Иосифович Покровский (тоже занимавшийся проблемами направленного взрыва) впоследствии писал:
«…Среди документов, взятых нашими войсками в качестве трофеев при штурме Берлина, мне попалась немецкая книга с пометкой «Совершенно секретно» и приложенным к ней письмом Геринга. В письме был указан особый режим использования и хранения этой книги, изданной еще в 1938 году. При более детальном прочтении стало ясно, что книга представляла собой перевод сведенных воедино статей Сухаревского, опубликованных в журналах «Техника и вооружение Красной Армии» за 1925–26 годы. В статьях ученого содержалось обоснование действия кумулятивных зарядов».
Уже в начале войны немцы первыми использовали в военных целях теоретические разработки Сухаревского.
10 мая 1940 года отряд немецких парашютистов приземлился на территории форта Эбен-Эмаль. Форт был главной крепостью в системе бельгийской обороны в центральной части страны и в то время считался неприступным. Однако в течение примерно часа диверсанты вывели из строя орудийные башни форта с помощью специальных кумулятивных зарядов. Они имели вес около 50 килограммов, и представляли собой довольно громоздкие, но эффективные устройства. В отверстия, пробитые ими в крышах башен, немцы закидывали ручные гранаты, уничтожив таким образом орудийные расчеты.
В то время теоретическим разработкам русских и советских ученых явно не хватало технологических возможностей, которыми располагали конструкторы Германии. Особенно в технологиях литья и обработки материалов. Используя идеи Сухаревского, выдающийся немецкий конструктор Франц Рудольф Томанек еще в 40 году первым сумел решить проблему, возникающую из-за вращения артиллерийского снаряда, которое существенно снижает его бронепробиваемость. (Радиальный разлет кумулятивной струи под действием центробежных сил снижает ее энергию.) Конструкция Томанека с «рифленой» кумулятивной облицовкой стала стандартом, принятым конструкторами боеприпасов в других странах.
Впрочем, в СССР первый кумулятивный снаряд (калибра 76 миллиметров) был принят на вооружение в начале 42 года, всего на полгода позже аналогичного немецкого. Его создали под руководством Михаила Яковлевича Васильева – трижды лауреата Сталинской премии и одного из самых выдающихся конструкторов боеприпасов (а после войны – руководителя КБ-11 в Арзамас-16).
Кумулятивная граната впервые была запатентована в США приехавшим из Швейцарии изобретателем Генрихом Хансом Могауптом еще в 40-м году. Впрочем, именно для противотанковых гранат его конструкция была не очень удобна – в сороковые годы ее заметно усовершенствовали и изменили (благодаря появлению новых материалов). Но она оказалась наиболее подходящей для создателей первых реактивных гранатометов – американской «базуки» (Bazooka) и отчасти немецких. Реактивные снаряды к ним имели боевые части, сконструированные по схеме Могаупта. Он же, кстати, впоследствии разрабатывал и кумулятивные артиллерийские снаряды для армии США.
Что же касается идеи кумулятивной авиационной бомбы, то к ней в начале войны вообще мало кто относился серьезно. Ведь проблема была не в бронепробиваемости, а в точности наведения такой бомбы и ряде других технических сложностей. Высота сброса (если точнее – высота взведения взрывателя), а особенно траектория кумулятивной бомбы, ограничены слишком узкими пределами. Ее заряд сложен и дорог в производстве, да и взрываться он должен на строго определенном расстоянии от поверхности брони. И это только основные требования. Если, например, для осколочно-фугасной бомбы ФАБ-100 было достаточно точности попадания плюс-минус два метра (чтобы, хотя бы, повредить гусеницу), то кумулятивная бомба должна была контактировать непосредственно с броней танка. При этом еще и ось кумулятивной струи должна располагаться перпендикулярно к поверхности – или почти перпендикулярно. Ведь даже отклонение на десять градусов снижало бронепробиваемость почти вдвое. Поэтому большинство конструкторов во всем мире поначалу считали идею практически нереализуемой. Разработку тяжелых авиабомб кумулятивного действия, предназначенных для крупных целей – кораблей – мы здесь не будем рассматривать, так как эта тема заслуживает отдельной статьи. В танк же в те времена было сложно попасть и обычной бомбой.
И все же возможность создать кумулятивную противотанковую авиабомбу не давала покоя немецким конструкторам. По количеству различных экспериментальных образцов они даже превзошли своих конкурентов. Однако практически все эти попытки так и не увенчались успехом. Лишь одна из них – противотанковая кумулятивная бомба «SD-4 HL» все же была принята на вооружение в начале 43 года, несмотря на множество конструктивных недостатков. Но об этой бомбе речь будет во второй части, а сначала – о ПТАБах.
При этом в развитии фронтовой авиации, особенно в том, что касалось ее способности бороться с бронетехникой, у всех сторон было еще много нераскрытых возможностей. В довоенный период ни одна из воюющих держав не успела в полной мере использовать для этого все имеющиеся технические достижения. Теперь же нехватка времени, необходимая для качественного рывка, отчасти компенсировалась обширным боевым опытом. Идеи, которые обсуждались в конструкторских бюро и военных ведомствах, были настолько разнообразны и многочисленны, что им можно было бы посвятить отдельную книгу. Однако большая их часть не была реализована даже в опытных образцах. А все потому, что главной задачей становилось уже не просто повышение отдельных тактических возможностей отдельных типов самолетов, а кардинальное качественное изменение фронтовой авиации в целом, оснащение ее дополнительным стратегическим преимуществом.
Дело в том, что даже те нововведения и усовершенствования в бомбовом, пушечном, ракетном вооружении фронтовой авиации, которые воплощались в серийных образцах, не повышали общую статистику ее эффективности больше чем на несколько процентов. Конечно, увеличение пушечных калибров немецких штурмовиков или, скажем, применение зажигательного оружия «Илами» в определенных тактических условиях давало неплохие (и иногда впечатляющие) результаты, но для качественного перелома в масштабах всего Восточного фронта этого оказывалось недостаточно. Кроме того, для самолетов поля боя того времени все эти новшества в той или иной степени были опасны сами по себе. За эффективность приходилось платить многочисленными ограничениями и, прежде всего, снижением устойчивости к противодействию истребителей противника. Так, например, установка 37-миллиметровых пушек на «Юнкерсе-87» сделала его неспособным к крутому пикированию, снизило скорость (как минимум на 50 км/час), ухудшило аэродинамические характеристики. Это был своего рода замкнутый круг, из которого можно было выйти только с помощью какого-то принципиально нового вооружения, не требующего кардинально менять летные качества и тактико-технические характеристики существующих типов самолетов.
Такими инновациями в то время вполне могли стать многие разработки немецких, американских и британских конструкторов, и некоторые из них к концу войны были очень близки к эффективным решениям. Но, как это уже не раз бывало и в других областях, первенство осталось за СССР. В начале 1943 года советскими учеными было создано принципиально новое противотанковое средство фронтовой авиации – кассетные кумулятивные бомбы. И до конца Второй Мировой войны это оружие так и оставалось единственным в своем классе, непревзойденным по тактическим возможностям и стратегическому значению.
Но сначала – немного об истории кумулятивных боеприпасов.
Кумулятивный эффект или, как его еще называют, эффект направленного взрыва был известен давно, возможно, со времен Тридцатилетней войны. А наиболее достоверно, в 1792 году известный теоретик минного дела Фридрих фон Баадер описывал устройство фугаса с конической выемкой в порохе, с целью его экономии и увеличения взрывного эффекта.
Первая научная теория кумулятивного эффекта принадлежит выдающемуся русскому инженеру и ученому генерал-лейтенанту Михаилу Матвеевичу Борескову. Его работа вышла в свет в 1864 году и вскоре была переведена на многие языки. Поэтому иногда он упоминается как первооткрыватель кумулятивного эффекта, хотя это неверно. Действительно, среди его многих изобретений были устройства с этим эффектом (которые он успешно применил при разрушении крепости Виддин во время русско-турецкой войны 1877—78 годов). Главная же заслуга Борескова, во-первых, именно в создании основ научной теории о детонационных волнах, позволявшей точно рассчитывать параметры зарядов, а во-вторых, в создании уникальной отечественной школы научных и инженерных кадров.
Однако от открытия кумулятивного эффекта до создания бронебойных боеприпасов расстояние не меньше, чем от теории Сади Карно до первого четырехтактного двигателя внутреннего сгорания. Несмотря на то, что идеи использовать направленный взрыв для пробивания брони танков и кораблей известны еще с Первой Мировой войны, первые опытные образцы артиллерийских снарядов появились в разных странах только к концу тридцатых годов. Кажущаяся простота идеи требовала создания принципиально новых материалов, сплавов, а также длительных, очень дорогих исследовательских и испытательных работ.
В двадцатые годы советский ученый, профессор Мирон Яковлевич Сухаревский проводил исследования кумулятивного эффекта, развивая идеи Борескова. Работая с кумулятивными зарядами, он сумел найти зависимость бронебойного действия таких зарядов от формы выемки, состава ее металлического покрытия и других факторов. Благодаря его разработкам направленные взрывы успешно использовались при строительстве Днепровской плотины. Однако применение в военных целях эффектов, описанных Сухаревским, в то время казалось настолько сложным технологически, что его работы были опубликованы в открытой печати.
После войны выяснилось, что это было непростительной ошибкой. Советский ученый-физик и выдающийся изобретатель Георгий Иосифович Покровский (тоже занимавшийся проблемами направленного взрыва) впоследствии писал:
«…Среди документов, взятых нашими войсками в качестве трофеев при штурме Берлина, мне попалась немецкая книга с пометкой «Совершенно секретно» и приложенным к ней письмом Геринга. В письме был указан особый режим использования и хранения этой книги, изданной еще в 1938 году. При более детальном прочтении стало ясно, что книга представляла собой перевод сведенных воедино статей Сухаревского, опубликованных в журналах «Техника и вооружение Красной Армии» за 1925–26 годы. В статьях ученого содержалось обоснование действия кумулятивных зарядов».
Уже в начале войны немцы первыми использовали в военных целях теоретические разработки Сухаревского.
10 мая 1940 года отряд немецких парашютистов приземлился на территории форта Эбен-Эмаль. Форт был главной крепостью в системе бельгийской обороны в центральной части страны и в то время считался неприступным. Однако в течение примерно часа диверсанты вывели из строя орудийные башни форта с помощью специальных кумулятивных зарядов. Они имели вес около 50 килограммов, и представляли собой довольно громоздкие, но эффективные устройства. В отверстия, пробитые ими в крышах башен, немцы закидывали ручные гранаты, уничтожив таким образом орудийные расчеты.
В то время теоретическим разработкам русских и советских ученых явно не хватало технологических возможностей, которыми располагали конструкторы Германии. Особенно в технологиях литья и обработки материалов. Используя идеи Сухаревского, выдающийся немецкий конструктор Франц Рудольф Томанек еще в 40 году первым сумел решить проблему, возникающую из-за вращения артиллерийского снаряда, которое существенно снижает его бронепробиваемость. (Радиальный разлет кумулятивной струи под действием центробежных сил снижает ее энергию.) Конструкция Томанека с «рифленой» кумулятивной облицовкой стала стандартом, принятым конструкторами боеприпасов в других странах.
Впрочем, в СССР первый кумулятивный снаряд (калибра 76 миллиметров) был принят на вооружение в начале 42 года, всего на полгода позже аналогичного немецкого. Его создали под руководством Михаила Яковлевича Васильева – трижды лауреата Сталинской премии и одного из самых выдающихся конструкторов боеприпасов (а после войны – руководителя КБ-11 в Арзамас-16).
Кумулятивная граната впервые была запатентована в США приехавшим из Швейцарии изобретателем Генрихом Хансом Могауптом еще в 40-м году. Впрочем, именно для противотанковых гранат его конструкция была не очень удобна – в сороковые годы ее заметно усовершенствовали и изменили (благодаря появлению новых материалов). Но она оказалась наиболее подходящей для создателей первых реактивных гранатометов – американской «базуки» (Bazooka) и отчасти немецких. Реактивные снаряды к ним имели боевые части, сконструированные по схеме Могаупта. Он же, кстати, впоследствии разрабатывал и кумулятивные артиллерийские снаряды для армии США.
Что же касается идеи кумулятивной авиационной бомбы, то к ней в начале войны вообще мало кто относился серьезно. Ведь проблема была не в бронепробиваемости, а в точности наведения такой бомбы и ряде других технических сложностей. Высота сброса (если точнее – высота взведения взрывателя), а особенно траектория кумулятивной бомбы, ограничены слишком узкими пределами. Ее заряд сложен и дорог в производстве, да и взрываться он должен на строго определенном расстоянии от поверхности брони. И это только основные требования. Если, например, для осколочно-фугасной бомбы ФАБ-100 было достаточно точности попадания плюс-минус два метра (чтобы, хотя бы, повредить гусеницу), то кумулятивная бомба должна была контактировать непосредственно с броней танка. При этом еще и ось кумулятивной струи должна располагаться перпендикулярно к поверхности – или почти перпендикулярно. Ведь даже отклонение на десять градусов снижало бронепробиваемость почти вдвое. Поэтому большинство конструкторов во всем мире поначалу считали идею практически нереализуемой. Разработку тяжелых авиабомб кумулятивного действия, предназначенных для крупных целей – кораблей – мы здесь не будем рассматривать, так как эта тема заслуживает отдельной статьи. В танк же в те времена было сложно попасть и обычной бомбой.
И все же возможность создать кумулятивную противотанковую авиабомбу не давала покоя немецким конструкторам. По количеству различных экспериментальных образцов они даже превзошли своих конкурентов. Однако практически все эти попытки так и не увенчались успехом. Лишь одна из них – противотанковая кумулятивная бомба «SD-4 HL» все же была принята на вооружение в начале 43 года, несмотря на множество конструктивных недостатков. Но об этой бомбе речь будет во второй части, а сначала – о ПТАБах.
Одна из самых важных проблем того времени заключалась в том, что помимо необходимости попасть точно в цель под нужным углом, существовала еще более сложная проблема создания надежного и эффективного взрывателя для бомбы. Вообще, для кумулятивных боеприпасов – артиллерийских и реактивных снарядов (и тем более для бомб и мин) к началу войны оптимального взрывателя ни у одной стороны не было. Первые надежные серийные образцы в Великобритании, Германии, а также в Японии начинают появляться значительно позже самих боеприпасов – только с начала или середины 43 года. А для небольшой авиабомбы такая задача многими специалистами, в том числе и советскими, считалась поначалу слишком сложной. Для кумулятивных зарядов использовались особые ВВ смешанного состава, что серьезно сужало спектр подходящих типов взрывателей. Наиболее подходящими для этой цели считались электрические инициирующие устройства, а они намного сложнее и дороже, а также создают, как мы увидим ниже, ряд неудобств.
Тем не менее, эта важная составная часть эпохальной инновации в СССР была реализована уже в середине 1942 года в ЦКБ-22 – Центральном конструкторском бюро № 22, которое специализировалось на разработке взрывателей (в настоящее время это НИИ «Поиск» в Санкт-Петербурге).
В январе 42 года выдающийся советский конструктор Иван Александрович Ларионов (впоследствии генеральный конструктор ЦКБ-22) предложил использовать против танков противника созданную им легкую противотанковую кумулятивную авиабомбу оригинальной конструкции. Она весила всего 10 килограммов и могла сбрасываться с малых высот, вплоть до 25 метров. Специалисты комиссии, изучавшие предложение, рекомендовали уменьшить массу бомбы. Появление новых комбинированных взрывчаток уже позволяло решить такую задачу. В конце концов, «изделие» стало весить всего два с половиной килограмма. Это дало возможность намного увеличить количество авиабомб, загружаемых в кассеты, что значительно повышало вероятность попаданий в танки при атаке с воздуха. А оптимальная высота сбрасывания увеличилась до 70 метров.
В советских источниках, рассказывающих об изобретении Ларионова, довольно много места уделяется взрывателю. Однако, при более близком рассмотрении идея Ларионова заключалась не столько в конструкции самого взрывателя (который получился очень чувствительным) сколько в общей схеме и прежде всего в двух вещах: 1) в промежуточном тетриловом заряде точно рассчитанной мощности; 2) в удачно подобранном материале оболочки бомбы.
Сам взрыватель был скомпонован по уже давно известной, так называемой «французской схеме»: инерционная втулка и капсюль-детонатор находятся в полом цилиндре. Такая схема удобна прежде всего тем, что взрыватель можно расположить в любом месте внутри корпуса. А промежуточный заряд находился вверху бомбы, у стабилизаторов. Инерционный взрыватель срабатывал в момент удара, а основной заряд благодаря промежуточному – с задержкой в доли секунды. Форма и упруго-деформационные свойства жестяной оболочки были подобраны так, чтобы носовая часть корпуса бомбы при ударе «зависала» на доли секунды у поверхности брони между моментами инициации обоих зарядов. Таким образом обеспечивались необходимые геометрические параметры детонации основного – кумулятивного заряда, который собственно и поражал броню.
Когда Ларионов в первый раз выступал перед комиссией, такая схема всем казалась излишне сложной и надуманной. Скорее всего, поверили не столько ему, сколько разработчикам ВВ и химикам. Они к тому времени уже создавали достаточно мощные кумулятивные заряды, способные сохранять значительную бронепробиваемость даже при отклонениях до 15 градусов от нормали.
«…Замечательные боевые качества нашего самолета «Ил-2» навели меня на мысль о создании средства для поражения танков. Штурмовик Ильюшина имел 4 кассеты для мелких авиабомб и мог сбрасывать их с небольшой высоты, вплоть до 25 метров. Чем больше бомб в кассетах, тем выше вероятность прямого попадания. Кумулятивный заряд очень подходил для этой цели. Ну а корпус – его можно было выполнить из тонкой жести, ведь принцип действия не предполагал применения осколков. Бомба из жестянки... Такое предложение у некоторых специалистов вызвало явное недоверие. Тем более что кумулятивные заряды были новинкой и в 1942 году в боеприпасах еще не применялись.
Тем не менее, эта важная составная часть эпохальной инновации в СССР была реализована уже в середине 1942 года в ЦКБ-22 – Центральном конструкторском бюро № 22, которое специализировалось на разработке взрывателей (в настоящее время это НИИ «Поиск» в Санкт-Петербурге).
В январе 42 года выдающийся советский конструктор Иван Александрович Ларионов (впоследствии генеральный конструктор ЦКБ-22) предложил использовать против танков противника созданную им легкую противотанковую кумулятивную авиабомбу оригинальной конструкции. Она весила всего 10 килограммов и могла сбрасываться с малых высот, вплоть до 25 метров. Специалисты комиссии, изучавшие предложение, рекомендовали уменьшить массу бомбы. Появление новых комбинированных взрывчаток уже позволяло решить такую задачу. В конце концов, «изделие» стало весить всего два с половиной килограмма. Это дало возможность намного увеличить количество авиабомб, загружаемых в кассеты, что значительно повышало вероятность попаданий в танки при атаке с воздуха. А оптимальная высота сбрасывания увеличилась до 70 метров.
В советских источниках, рассказывающих об изобретении Ларионова, довольно много места уделяется взрывателю. Однако, при более близком рассмотрении идея Ларионова заключалась не столько в конструкции самого взрывателя (который получился очень чувствительным) сколько в общей схеме и прежде всего в двух вещах: 1) в промежуточном тетриловом заряде точно рассчитанной мощности; 2) в удачно подобранном материале оболочки бомбы.
Сам взрыватель был скомпонован по уже давно известной, так называемой «французской схеме»: инерционная втулка и капсюль-детонатор находятся в полом цилиндре. Такая схема удобна прежде всего тем, что взрыватель можно расположить в любом месте внутри корпуса. А промежуточный заряд находился вверху бомбы, у стабилизаторов. Инерционный взрыватель срабатывал в момент удара, а основной заряд благодаря промежуточному – с задержкой в доли секунды. Форма и упруго-деформационные свойства жестяной оболочки были подобраны так, чтобы носовая часть корпуса бомбы при ударе «зависала» на доли секунды у поверхности брони между моментами инициации обоих зарядов. Таким образом обеспечивались необходимые геометрические параметры детонации основного – кумулятивного заряда, который собственно и поражал броню.
Когда Ларионов в первый раз выступал перед комиссией, такая схема всем казалась излишне сложной и надуманной. Скорее всего, поверили не столько ему, сколько разработчикам ВВ и химикам. Они к тому времени уже создавали достаточно мощные кумулятивные заряды, способные сохранять значительную бронепробиваемость даже при отклонениях до 15 градусов от нормали.
«…Замечательные боевые качества нашего самолета «Ил-2» навели меня на мысль о создании средства для поражения танков. Штурмовик Ильюшина имел 4 кассеты для мелких авиабомб и мог сбрасывать их с небольшой высоты, вплоть до 25 метров. Чем больше бомб в кассетах, тем выше вероятность прямого попадания. Кумулятивный заряд очень подходил для этой цели. Ну а корпус – его можно было выполнить из тонкой жести, ведь принцип действия не предполагал применения осколков. Бомба из жестянки... Такое предложение у некоторых специалистов вызвало явное недоверие. Тем более что кумулятивные заряды были новинкой и в 1942 году в боеприпасах еще не применялись.
Но командование ВВС поверило мне и оказало столь необходимую в новом деле помощь. Решение ГКО об изготовлении ПТАБов было принято в срочном порядке по инициативе Сталина, хотя приемная комиссия не успела составить акт о результатах испытаний. Верховный Главнокомандующий запретил применять новые бомбы до особого распоряжения. Как только началось танковое сражение под Курском (5 июля 1943 года), тысячи ПТАБов посыпались на бронированные силы гитлеровцев. Штурмовики «Ил-2» брали по 312 бомб, 78 штук в каждую из четырех кассет…»
Так писал о своем изобретении сам Ларионов. Стоит обратить внимание: в определенном смысле это типичный пример того, как «напускался туман» на важные элементы, переводя внимание на второстепенные вещи. На самом деле, конечно, конструкция корпуса бомбы была совсем не «простой жестянкой».
Большая часть проводившихся испытаний новой бомбы была связана вовсе не с поиском оптимальной схемы взрывателя (он довольно прост и не содержал каких-то принципиальных отличий от предшествующих образцов своего типа), а с подбором подходящего материала для оболочки бомбы. Сложность состояла в том, что нужно было не создавать новый сплав (на это не было ни времени, ни ресурсов), а подобрать что-то подходящее из уже имеющихся и достаточно массовых типов жести.
Физические параметры всей конструкции, форма и устройство носовой части (а также многие другие параметры) были тщательно рассчитаны и проверены в десятках экспериментов. Ведь очень важно было, чтобы направленный взрыв был инициирован в определенный момент, в пределах долей секунды – как раз в момент оптимального расстояния для действия кумулятивной струи.
Вскоре испытания показали невероятную эффективность конструкции. Да и бронепробиваемость оказалась достаточно высокой для немецкой брони всех типов. 70 миллиметров высококачественной стали не были преградой, даже когда угол падения к нормали достигал величины 15 градусов, считавшейся предельной. А бронепробиваемость по нормали вскоре была доведена до 90 миллиметров. На заключительных испытаниях под углом 30 градусов была пробита броня толщиной 50 миллиметров, что по тем временам было результатом просто фантастическим. При этом надо сказать, что крыша «Тигра» имела толщину 28 миллиметров, а «Пантеры» – 16. Для небольших бомб, разлетающихся из кассет и падающих на броню под разными углами, это и стало главной предпосылкой их эффективности.
В первых сериях корпус и клепаные стабилизаторы перисто-цилиндрической формы изготовляли из специальной листовой стали с определенными упругими свойствами толщиной 0,6 миллиметра. Для увеличения осколочного действия цилиндрическая часть корпуса была одета в полуторамиллиметровую рубашку из твердой стали. Последнее утверждал сам Ларионов, но опять же думается, что осколочное действие кумулятивного противотанкового боеприпаса – качество второстепенное. Скорее всего, дополнительная жесткая оболочка была нужна для устойчивости боковых стенок корпуса – попросту, чтобы они не сминались при ударе. (Далее при сравнении с немецкой «SD-4 HL» мы увидим, насколько это важно.)
Основной заряд представлял собой взрывчатку типа «ТГА» – на основе смеси тротила, гексогена и алюминиевой пудры. Этот тип ВВ в сочетании с медной облицовкой кумулятивной воронки в то время давал наибольшую температуру струи. (Именно ее высокая мощность и позволила значительно снизить массу бомбы).
На стабилизаторы перед укладкой в кассеты надевался специальный предохранитель. Он удерживал ветрянку взрывателя от самопроизвольного свертывания. (Ветрянкой называется крыльчатка с винтовыми лопастями, ось которой ввинчивается в ударник). После сбрасывания бомбы с самолета предохранитель срывало встречным потоком воздуха. Ветрянка начинала вращаться и, совершив заданное число оборотов, отделялась, освобождая ударник. Таким образом происходило взведение взрывателя: при встрече с препятствием свободный ударник бил по капсюлю-детонатору.
Создание новых авиабомб, получивших название ПТАБ (противотанковая авиационная бомба), растянулось более чем на год. В разработке основных узлов и взрывчатки участвовало более сотни специалистов разного профиля. Неизбежные ошибки и неудачи не раз ставили под сомнение весь проект и, очевидно, не последнюю роль в его завершении сыграло личное внимание Сталина.
Наконец, последние испытания закончили в апреле 1943 года. ПТАБы действовали настолько эффективно, что Государственный Комитет Обороны немедленно принял их на вооружение. Первые массовые серии были выпущены уже в мае. Заказ выполняли более 150 предприятий различных наркоматов и ведомств.
Оружейники загружают кассеты штурмовика Ил-2 противотанковыми бомбами ПТАБ
ПТАБы образца 1943 года представляли собой кассетные авиабомбы, в наибольшей степени отвечавшие возможностям «Ил-2» того времени. Штурмовики могли их сбрасывать с горизонтального полета в достаточно широком диапазоне малых высот – от 50 до 200 метров. Это очень удобно, так как не требует узких начальных условий для атаки. В бомбовую зарядку самолета «Ил-2» в то время входило до 192 ПТАБов в четырех кассетах (по 48 штук в каждой). Даже при максимальной высоте сбрасывания (двести метров) при скорости полета около 350 километров в час в среднем одна бомба попадала на площадь около 15 квадратных метров. Полоса поражения достигала 190—210 метров и в ширину от 15 до 30 метров. Практически это означало, что хотя бы по одной бомбе должно было достаться каждому танку, находящемуся в полосе поражения. Отметим, что одного попадания вполне достаточно, как минимум, для выведения танка из строя, а в половине случаев – для его уничтожения.
А первое испытание в боевых условиях было решено провести на Таманском полуострове 1 июня. Этот выбор был связан, прежде всего, тем, что здесь впервые в Великой Отечественной войне советской авиацией было достигнуто решающее превосходство в воздухе. То есть была наименьшая вероятность, что вражеские истребители смогут помешать проведению эксперимента. Кроме того, линия фронта к концу мая была достаточно стабильной, что также удобно для детального изучения результатов. Однако в этот раз ни одного немецкого танка подбить не удалось. Возможно, поэтому какой-либо информации об этих испытаниях в советских источниках практически нет. Существует еще версия, что несколько танков все же удалось подбить, но сведения об этом были закрыты даже для тех, кто проводил испытания – летчиков и инженеров-оружейников. Так или иначе, сейчас известно только, что до середины лета во всех частях было категорически запрещено применять эти бомбы, несмотря на то, что они уже в больших количествах поступали в штурмовые полки. Так что если испытания 1-го июня действительно были неудачными, проблема была не в самих бомбах. От нового оружия не отказались и существенных изменений в конструкцию не вносили. Видимо было решено обеспечить неожиданное массированное применение этого оружия в предстоящем сражении на Курской дуге, а заодно и доработать необходимые инструкции для летчиков и оружейников.
Часто бомбы «SD-4 HL» называют немецким ответом на ПТАБы или даже их аналогом. На самом деле, от истины довольно далеко и то, и другое. Во-первых, первые экспериментальные образцы этой и многих других немецких кумулятивных бомб появились раньше теоретических разработок Ларионова. А во-вторых, концепция, условия применения и конструкция «SD-4 HL» были принципиально иными.
Ее разработали на основе фугасной кассетной бомбы «SD-4», которую постепенно снимали с вооружения еще с начала войны. Эта бомба, созданная еще до войны, имела длину 315 и в диаметре 90 миллиметров. Против живой силы, а также небронированных целей, более эффективными оказались маленькие бомбы, которые умещались в кассеты по нескольку сотен и рассеивались по большей площади. (Как, например, «SD-2», больше известные как «бабочки»). А «SD-4», весившие более 4-х килограммов, были слишком крупными, их количество в укладке составляло 40 или 74 (в кассетах, весом 250 или 500 килограммов, соответственно). Площадь поражения была небольшой и уже во время кампаний 40-го года эти бомбы признали недостаточно эффективными. Однако, в силу ряда причин, их не утилизировали. Поэтому закономерно возникали разные идеи переделать эти бомбы во что-нибудь более полезное для фронта. В конце 42 года обнаружилось, что в корпусе «SD-4», хоть и с трудом, но можно поместить кумулятивный заряд с электрическим взрывателем контактного действия, который разработали как раз в то время для артиллерийских снарядов.
Тяжелый корпус из фрагментированного чугуна для кумулятивного заряда, разумеется, не мог дать сколько-нибудь значительный радиус осколочного действия, но благодаря своей массе и конструкции кассеты обеспечивал высокую кучность падения бомб. Таким образом, то, что было недостатком в борьбе с наступающей в поле пехотой, могло повысить эффективность противотанкового бомбометания. Оптимальная высота сброса с пологого пикирования в различных источниках варьирует от 50 метров и выше, и очевидно зависела от типа самолета. Существенным отличием от ПТАБов была небольшая оптимальная площадь поражения одной кассетой – максимум 50 квадратных метров. Это означало, что на поле боя (где техника действует в боевом порядке) удар можно было нанести практически только по одному танку, но зато бомбы сыпались на него буквально градом. При больших высотах площадь поражения существенно не увеличивалась (в отличие от сноса), зато взрывы первых взорвавшихся бомб не позволяли остальным сохранять отвесное положение. Отчасти в связи с этим впоследствии иногда в кассетах только часть бомб были «HL», остальные – фугасные, для поражения живой силы.
Так или иначе, на испытаниях на полигоне в Рейхлине добиться приемлемого результата было несложно. При удачном отвесном попадании кумулятивный заряд весом 340 граммов из тротил-гексогеновой смеси пробивал горизонтальный лист брони толщиной до шестидесяти миллиметров. Мощность кумулятивной струи при критических углах наклона резко падала и могла оказаться недостаточной для верхней брони Т-34 (15–20 миллиметров), поэтому бомба имела специальное стальное кольцо в носовой части корпуса. При ударе о плоскую поверхность оно не давало ему завалиться набок в первую секунду. Однако на практике далеко не все бомбы, даже попавшие в цель, могли вывести танк из строя. Прежде всего потому, что чугунный корпус оказался слишком хрупким. Разрушаясь при ударе о стальную броню, он не всегда сохранял приемлемые параметры для направленного взрыва. Более существенным недостатком было несовершенство (вернее чрезмерная сложность) электрической схемы взрывателя ( EL.A.Z. 66). Его источник тока находился в носовой части бомбы и при ударе о поверхность цели индуцировал электрический импульс, который шел по двум одножильным проводам к детонатору в верхней части бомбы. Так как эти провода проходили вдоль стенок корпуса, они часто повреждались при его деформации и разрушении, в результате чего не происходило воспламенение детонатора.
Теперь – небольшое отступление. Прежде чем дальше говорить об эффективности «SD-4 HL» и сравнивать ее с ПТАБом, стоит напомнить некоторые общие сведения о кумулятивных боеприпасах. (Если научные термины вызывают затруднения, следующие два абзаца можно просто пропустить.)
Хотя во время Великой Отечественной войны кумулятивные боеприпасы в официальной номенклатуре назывались «бронепрожигающими», струя направленного взрыва вовсе не прожигает броню. Последняя просто не успевает нагреться выше температуры горения железа. Температура металла не достигнет даже точки первой перекристаллизации стали. Этого и не требуется, так как на микроскопическом уровне сталь состоит из кристаллов железа, графита, карбида железа и разных лигатур (добавок) – и все они имеют разные коэффициенты теплового расширения, упругости, пластичности и т.д. и т.п. Броня пробивается кумулятивной струей главным образом, и прежде всего, в результате пластической деформации. Можно сказать по другому: из-за того, что давление продуктов взрыва значительно превосходит пределы текучести составных частей стали. (Что, разумеется, не отменяет необходимости при выборе оптимального состава ВВ стремиться к максимальной температуре струи!) Чтобы уверенно пробивать броню танка давление газов должно достигать величин в пределах 8–1010 Па, а их температура – не менее 1800 градусов. При таких значениях сталь под действием струи сначала становится подобной жидкости, а на вылете – потоку аэрозоля или тонкодисперсного порошка. В момент взрыва температура кумулятивной струи может превышать 2000 градусов (в точке максимума). По другую сторону брони, прорвавшие ее горячие газы, смешанные с металлической пылью, теряют значительную часть энергии. Но все же они имеют температуру от 400 до 800 градусов в зависимости от толщины брони, угла входа и мощности заряда. Таким образом, даже нижнего предела этой температуры вполне достаточно для воспламенения паров бензина, а в некоторых случаях и пороховых зарядов боекомплекта.
Что же касается барического эффекта – резкого повышения давления внутри танка – то вопреки распространенному мнению, он проявляется очень редко, и то, когда речь идет об очень мощных зарядах. Например, когда большая кумулятивная бомба пробивает бронепалубу корабля. В случае же небольших зарядов (в артиллерийских снарядах и противотанковых бомбах) увеличение внутреннего давления недостаточно, чтобы говорить о его поражающем эффекте. Заброневое действие кумулятивного боеприпаса обеспечивается, прежде всего, высокой скоростью и температурой струи, а также – в некоторых случаях – осколками брони, отрывающимися от ее внутренней поверхности. (Последнее происходит, когда струя попадает в сварочный шов или на стык деталей из разных металлов или сортов стали.)
Ну, а теперь, учитывая все это, можно перейти, наконец, к сравнениям.
Первое. Взрыватель «SD-4 HL» был слишком громоздкий и менее надежный, чем у ПТАБа – это то, что бросается в глаза в первую очередь, но на самом деле, не главное. Немецкие взрыватели вообще, как правило, были сложнее, чем их советские аналоги, но их постоянно совершенствовали, а сравнение их надежности – до сих пор вопрос довольно спорный и лучше оставить его саперам. Куда существеннее то, что взрыватель (и его промежуточный заряд) не позволял добавить в состав основного заряда алюминиевую пудру. А ведь для кумулятивных зарядов того времени только она обеспечивала максимальную температуру взрыва. (Отсюда и заметная разница в бронепробиваемости этих двух бомб.) Но добавить алюминий во взрывчатую смесь не сложно, сложно подобрать инициирующий заряд так, чтобы он участвовал в процессе детонации. Добиться этого можно было с помощью многосоставного промежуточного заряда с конечной инициацией тетрила (или тетранитропентаэритрита). Почему этого не сделали – что-то определенное сказать трудно.
Химики в Германии и в СССР тогда были наравне. Скорее всего, просто не было достаточно места для оптимального сочетания всех материалов (взрыватель – промежуточный заряд – основной заряд), ведь не корпус создавали для бомбы, а бомбу для корпуса. (В конце-концов, в Третьем Рейхе к концу 42 года уже хороший карандаш стал привычным дефицитом, а это был главный инструмент конструктора и ученого до появления компьютеров.)
Второе. Корпус ПТАБа (как и вся бомба в целом) совершенствовался в десятках испытаний и стоил бессонных ночей конструкторам и техникам. В результате он соответствовал практически всем начальным требованиям (а кое в чем и превосходил) и идеально обеспечивал параметры взрыва. Ведь ПТАБ – это концептуальный проект, реализацией которого занимались десятки организаций и ведомств; в нем использовались передовые достижения и новейшие открытия. (И это не смотря на то, что 42 год был самым тяжелым для советских конструкторов во всем, что касалось любых ресурсов и проведения испытаний!). В сравнении с этим «SD-4 HL» – проект, который реализовывался по «остаточному принципу», из того, что было под рукой. Для него не создавалось специально ничего принципиально нового.
Третье. Хотя «SD-4 HL» относится к категории кассетных бомб, практически на поле боя одна кассета могла использоваться для поражения одного танка. (Или максимум – двух, находящихся рядом, при атаке на маршевую колонну.) Поэтому тут возникают особые требования к условиям бомбометания (и, конечно, к мастерству пилотов). Вылетающие из кассеты на внешней подвеске бомбы в зависимости от параметров самолета (траектории, скорости и т.д.) и среды (направление и скорость ветра) получают снос (смещение), который может достигать нескольких метров. При небольшой площади поражения это ограничивало не только высоту бомбометания (принцип «чем ниже, тем вернее» мог быть вполне применим и к ПТАБам образца 43 года). Это означало и особые специальные требования к самолету.
«Фокке-Вульф-190»
Первые испытательные бомбометания проводились с пологого пикирования (до 30 градусов к горизонтали) новой штурмовой модификации «Юнкерс-87 D». Но вскоре выяснилось, что наиболее оптимальными параметрами обладают только два самолета: «Фокке-Вульф-190» и «Хеншель-129». «Юнкерс», хоть и показывал лучшую управляемость, как оказалось, не достигал достаточно высоких скорости и устойчивости на малых высотах так, чтобы свести снос к минимуму. «Фокке-Вульфы» штурмовых модификаций в то время существовали только в небольших экспериментальных сериях, значит оставался только «Хеншель». Поэтому сравнивать особенности боевого применения немецких и советских противотанковых бомб будем отдельно в следующей части, а пока остановимся подробнее на этом «истребителе танков». Ведь дальнейшая судьба «SD-4 HL» тесно связана именно с ним.
«Хеншель-129»
В мемуарах, а также в исследованиях военных теоретиков и историков, пожалуй, ни один немецкий самолет не удостаивался столь диаметрально противоположных оценок и точек зрения. Обращает на себя внимание также практически полное отсутствие нейтральных оценок. Очевидно, что вокруг этого самолета шла борьба интересов – ведомственных, корпоративных, а возможно и политических. Даже, несмотря на его, в общем-то, довольно эпизодическую роль: за всю войну было произведено меньше тысячи этих самолетов всех серийных модификаций. И из них собственно «истребителей танков» на Восточном фронте никогда не было больше сотни. Во многом это связано с тем, что некоторые важные узлы этого самолета тоже создавались по остаточному принципу, и он до конца войны так и не был доведен до пределов своего конструктивного совершенства, каким отличались «Юнкерсы» и «Фокке-Вульфы».
«Юнкерс-87 D»
(Чаще всего упоминаются невозможность установить огневую точку для бортового стрелка, прикрывающего заднюю полусферу, а также капризные французские двигатели «Гном-Рон», неизменно глохнущие то от африканской пыли, то от русского мороза. А необходимость постоянно запускать их силами нескольких человек ручным инерционным стартером породила популярную на фронте шутку: якобы Геринг специально распорядился сконструировать самолет так, чтобы дать возможность техническому персоналу аэродромов поддерживать хорошую физическую форму.)
Тем не менее к началу 43 года «Хеншель-129» многим казался наиболее перспективным среди других немецких самолетов, так или иначе применявшихся для борьбы с советскими танками. Его 30-миллиметровая пушка удачно располагалась под фюзеляжем, который был специально спроектирован под установку мощного орудия. Помимо разработки особой силовой схемы планера, внутри фюзеляжа конструкторами был предусмотрен достаточно свободный внутренний отсек для автоматики и боезапаса. Его положение было таким, что расход снарядов не приводил к заметному смещению центра тяжести, а напряжения, возникающие в конструкции из-за силы отдачи, удачно распределялись в задней части фюзеляжа. Вне последнего находились только ствол и казённая часть пушки. Это и многое другое создавало уникальное преимущество перед другими типами самолетов («Юнкерсами», «Мессершмиттами» и «Фокке-Вульфами»), на которые тоже устанавливались мощные орудия калибра 37 (и даже более) миллиметров.
В результате главная особенность «Хеншеля-129» заключалась в том, что множественная отдача автоматической пушки «МК-101» почти не влияла на устойчивость хода этой двухмоторной машины: на испытаниях во время одного захода нередко удавалось выпустить полностью весь боезапас по макету танка «Т-34». А это 30 снарядов, и в среднем в цель попадало до 20 из них. Конструкторы и пилоты других немецких штурмовиков о подобном достижении могли только мечтать.
(Невольно возникает вопрос: а зачем такому уникальному штурмовику еще и кумулятивные бомбы? Возможно, из-за того, что для его 30-миллиметровой пушки по настоящему уязвимой была только корма «Т-34». Или просто это был тогда единственный жизнеспособный проект, подающий надежды на симметричную альтернативу советскому штурмовику «Ил-2». )
И, кстати, насчет альтернативы: опыт боевого применения «Хеншеля-129» показал его исключительную устойчивость к действию наземного огня. Отзывы о нем немецких летчиков очень напоминают аналогичные высказывания их советских коллег об «Ильюшине». Так, например, в Северной Африке, где последовательно действовали две эскадрильи этих самолетов, немцы не потеряли в воздухе (в боях) ни одного, не смотря на множественные и чувствительные повреждения. (Хотя несколько штук разбились во время перелетов через Средиземное море, но это уже из-за двигателей.)
Пилоты «Хенщеля-129» чаще всего называли свою машину «Дампфи» – от «Dampflokomotive» («Паровоз»). Это название намекало, прежде всего, на то, что фирма «Хеншель» до войны была известна как производитель локомотивов. Но главное – машину было чрезвычайно трудно выводить из пике, даже очень пологого, а также из виража. Летчики старались обычно не превышать критический угол пикирования – 15 градусов. При больших значениях самолет, несущийся с бомбами на внешней подвеске, мог просто не уйти вверх и врезаться в землю. Вообще «Дампфи» часто проносило над полем боя многие лишние сотни метров (на низкой высоте, часто в условиях интенсивного наземного огня!), до тех пор, пока летчику, наконец, удавалось неимоверными усилиями направить машину вверх.
Однако у несущегося «как по рельсам» штурмовика низкая чувствительность к рулям имела одно неоспоримое преимущество – устойчивость траектории на низкой высоте. Она могла обеспечить превосходную точность прицеливания не только для стрельбы из пушки, но и для бомбометания. И хотя кумулятивные бомбы летели в цель уже не совсем отвесно, можно было не думать о боковом сносе – главное, чтобы танк не успел свернуть в сторону во время атаки.
Вероятность поражения цели (то есть одного танка одной кассетой) весной 1943 года довели до 25 процентов. Сейчас трудно сказать что-либо определенное о процессах, протекавших в головах соотечественников Гаусса и Гилберта, но они как-то решили, что эти вероятности можно складывать. В результате испытательная комиссия отправила на фронт рекомендацию по особой тактике применения этих бомб: на один танк должны были последовательно полого пикировать четыре штурмовика – один за другим.
Всю зиму и весну 43 года проводились многочисленные полигонные и фронтовые испытания новой модификации штурмовика – «Хеншель-129 B-2». Конструкторами, летчиками и техническими службами велась огромная работа по совершенствованию их вооружения. В частности, еще в Тунисе, благодаря новым пылевым фильтрам, удалось повысить надежность двигательной установки. Большое количество разных усовершенствований и замены целых узлов, вроде бы, говорят о далеко идущих планах. Одним из существенных отличий этой модификации «Хеншеля» была новая 30-миллиметровая пушка «MK-103», хотя она еще не была доработана. Ее боезапас увеличился более чем вдвое, но, тем не менее, по-прежнему, в одном вылете «Хеншель» мог поразить только одну цель. Чтобы наверняка подбить танк «Т-34», приходилось выпускать в его корму почти весь боекомплект. И по-прежнему, начальные моменты атаки требовали большого мастерства и интуиции пилота, поскольку во время пологого пикирования корректировать ход машины было практически невозможно.
«Хеншелями-129 B-2»
К лету 43 года командование Люфтваффе на Восточном фронте располагало пятью отдельными противотанковыми эскадрильями, укомплектованными «Хеншелями-129 B-2». В ходе подготовки к операции «Цитадель» четыре из них к началу июня были сосредоточены на отдельном аэродроме в Запорожье. Здесь штат каждой эскадрильи был увеличен с 12 машин до 16. А всего к началу сражения удалось подготовить 68 боеготовых «истребителей танков» в оперативном подчинении штабу 8-го авиакорпуса Люфтваффе. Командовал новым противотанковым соединением гауптман Бруно Мейер.
В начале июля его перебросили на аэродром Микояновка (примерно в 20 км северо-западнее Харькова). Отсюда новое противотанковое соединение должно было поддерживать наступающие наземные войска на южном фасе Курской дуги. При этом все четыре эскадрильи действовали совместно не только с истребителями, но и с эскадрильями штурмовиков «Юнкерс-87 D».
Почти сразу после начала активных боевых действий пришлось отказаться от применения кумулятивных бомб «SD-4». Немецкие источники объясняют это обычно тем, что пилоты «Хеншеля-129» жаловались на недостаточную видимость из тесной кабины – во время последовательного пикирования нескольких самолетов на одну цель оказалось чрезвычайно трудно вносить поправки. (Испытатели в Рейхлине, похоже, и вправду считали, что параметры входа в атаку у четырех самолетов, а также у их цели, будут одинаковыми или очень близкими). Но, скорее всего, дело было в другом: очевидно, что совершать четыре дорогостоящих боевых вылета ради уничтожения одного танка становилось безумием в условиях, когда противник явно намеревался вводить в бой огромные танковые соединения. Для борьбы с советскими танками пилоты «Хеншелей» предпочитали использовать 30-миллиметровые пушки – по крайней мере, так можно было подбить хотя бы один танк за один вылет. Впрочем, и новые пушки «МК-103» в первые же дни сражения показали очень низкую надежность (в этих пушках ранних серий был дефект – заедала автоматика, его исправили только осенью 43 года). При первой же возможности их заменяли на уже хорошо показавшие себя «МК-101».
В первые дни сражения пилоты Мейера больше изучали район боевых действий, чем собственно воевали. Им удалось подбить несколько единичных танков – и все из пушек. Примечательно, что ни сам Мейер, ни его подчиненные ничего не говорят о применении новых кумулятивных бомб. Очень похоже, что они вообще не приняли всерьез это новое вооружение и даже не пытались его использовать. Действительно, за одиночным танком, наверное, еще можно поохотиться с бомбами силами целой четверки, скажем, ради эксперимента. Но сражение на Курской дуге – прежде всего битва крупных танковых соединений. Обе стороны стремились применять бронетехнику массированно. При атаке с воздуха по наступающим танкам можно рассчитывать на десять-пятнадцать минут благоприятных условий, максимум полчаса. Рано или поздно прилетят истребители противника и бой в воздухе уже будет идти сам по себе, больше напоминая свалку.
Таким образом, новая кумулятивная бомба просто не могла сыграть никакой заметной роли в великом сражении (если не считать потерянных времени и усилий оружейников, транспортников и снабженцев) и практически не оказала никакого влияния на результативность боевых вылетов. Однако на них все же здесь стоит остановиться, так как они очень наглядны для представления о противотанковых возможностях немецкой штурмовой авиации в целом.
Подразделению Мейера удалось добиться двух значительных тактических побед 7 и 8 июля. В первом случае – пятнадцать, во втором – не менее сорока советских танков было уничтожено с воздуха (по немецким свидетельствам). В обоих случаях это были неожиданные и последовательные воздушные атаки на крупные танковые соединения, пытавшиеся нанести фланговые контрудары по наступающей 1-й танково-гренадерской дивизии СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Атаки производились четверками, идущими одна за другой. Во втором случае (то есть 8 июля) совместно с «Хеншелями» вылетали эскадрильи «Фокке-Вульфов-190» истребительного прикрытия, а также одна эскадрилья штурмовиков «Юнкерс-87 D» – очевидно, их главной целью были автомашины и пехота. Важным фактором было то, что советские истребители оба раза появлялись слишком поздно, во всяком случае, в эти дни соединение Мейера потерь не имело. Подтверждения столь значительных потерь советских танков в советских источниках найти не удалось, но контрудары имели место и действительно не принесли ожидаемого результата.
Во всей этой истории наиболее примечателен факт того, что на аэродроме в Микояновке было организовано непрерывное чередование боевых вылетов. Они совершались ежедневно с 5 по 11 июля. Причем во время вышеупомянутых двух крупных операций это был настоящий конвейер. Когда пилоты одной четверки атаковали танки, другое звено шло следом, одно уже взлетало, другие готовились к вылету. Для «Юнкерсов» и «Мессеров» это было повседневной практикой, поэтому очень редко кто из их пилотов вообще упоминал о подобных рутинных деталях. Зато пилоты «Хеншелей» на данное обстоятельство указывают с явной гордостью. Действительно, технические службы в соединении Мейера были очень большими и громоздкими, у них были отдельные матчасть и специальная ремонтная база. Таким образом, на применение бомб, которые вообще-то не были основным вооружением «Хеншелей», во время крупных операций могло просто не оставаться времени не только у летчиков, но и у наземных служб.
(Хотя это не относится к теме, с отрядом «Хеншелей» в Микояновке связана и одна загадка, окончательного объяснения которой найти пока не удалось. За период с 5 по 11 июля советская штурмовая авиация, по меньшей мере, два раза наносила удары по этому аэродрому, но по свидетельствам летчиков, он был пустым. Хотя все «Хеншели» просто не могли одновременно находиться в воздухе. Но это уже совсем другая история.)
Авиационная бомба SD 4 HL, модель танка "Тигр", а также снаряд и дульный тормоз "Тигра"
«Хеншелями-129 B-2»
К лету 43 года командование Люфтваффе на Восточном фронте располагало пятью отдельными противотанковыми эскадрильями, укомплектованными «Хеншелями-129 B-2». В ходе подготовки к операции «Цитадель» четыре из них к началу июня были сосредоточены на отдельном аэродроме в Запорожье. Здесь штат каждой эскадрильи был увеличен с 12 машин до 16. А всего к началу сражения удалось подготовить 68 боеготовых «истребителей танков» в оперативном подчинении штабу 8-го авиакорпуса Люфтваффе. Командовал новым противотанковым соединением гауптман Бруно Мейер.
В начале июля его перебросили на аэродром Микояновка (примерно в 20 км северо-западнее Харькова). Отсюда новое противотанковое соединение должно было поддерживать наступающие наземные войска на южном фасе Курской дуги. При этом все четыре эскадрильи действовали совместно не только с истребителями, но и с эскадрильями штурмовиков «Юнкерс-87 D».
Почти сразу после начала активных боевых действий пришлось отказаться от применения кумулятивных бомб «SD-4». Немецкие источники объясняют это обычно тем, что пилоты «Хеншеля-129» жаловались на недостаточную видимость из тесной кабины – во время последовательного пикирования нескольких самолетов на одну цель оказалось чрезвычайно трудно вносить поправки. (Испытатели в Рейхлине, похоже, и вправду считали, что параметры входа в атаку у четырех самолетов, а также у их цели, будут одинаковыми или очень близкими). Но, скорее всего, дело было в другом: очевидно, что совершать четыре дорогостоящих боевых вылета ради уничтожения одного танка становилось безумием в условиях, когда противник явно намеревался вводить в бой огромные танковые соединения. Для борьбы с советскими танками пилоты «Хеншелей» предпочитали использовать 30-миллиметровые пушки – по крайней мере, так можно было подбить хотя бы один танк за один вылет. Впрочем, и новые пушки «МК-103» в первые же дни сражения показали очень низкую надежность (в этих пушках ранних серий был дефект – заедала автоматика, его исправили только осенью 43 года). При первой же возможности их заменяли на уже хорошо показавшие себя «МК-101».
В первые дни сражения пилоты Мейера больше изучали район боевых действий, чем собственно воевали. Им удалось подбить несколько единичных танков – и все из пушек. Примечательно, что ни сам Мейер, ни его подчиненные ничего не говорят о применении новых кумулятивных бомб. Очень похоже, что они вообще не приняли всерьез это новое вооружение и даже не пытались его использовать. Действительно, за одиночным танком, наверное, еще можно поохотиться с бомбами силами целой четверки, скажем, ради эксперимента. Но сражение на Курской дуге – прежде всего битва крупных танковых соединений. Обе стороны стремились применять бронетехнику массированно. При атаке с воздуха по наступающим танкам можно рассчитывать на десять-пятнадцать минут благоприятных условий, максимум полчаса. Рано или поздно прилетят истребители противника и бой в воздухе уже будет идти сам по себе, больше напоминая свалку.
Таким образом, новая кумулятивная бомба просто не могла сыграть никакой заметной роли в великом сражении (если не считать потерянных времени и усилий оружейников, транспортников и снабженцев) и практически не оказала никакого влияния на результативность боевых вылетов. Однако на них все же здесь стоит остановиться, так как они очень наглядны для представления о противотанковых возможностях немецкой штурмовой авиации в целом.
Подразделению Мейера удалось добиться двух значительных тактических побед 7 и 8 июля. В первом случае – пятнадцать, во втором – не менее сорока советских танков было уничтожено с воздуха (по немецким свидетельствам). В обоих случаях это были неожиданные и последовательные воздушные атаки на крупные танковые соединения, пытавшиеся нанести фланговые контрудары по наступающей 1-й танково-гренадерской дивизии СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Атаки производились четверками, идущими одна за другой. Во втором случае (то есть 8 июля) совместно с «Хеншелями» вылетали эскадрильи «Фокке-Вульфов-190» истребительного прикрытия, а также одна эскадрилья штурмовиков «Юнкерс-87 D» – очевидно, их главной целью были автомашины и пехота. Важным фактором было то, что советские истребители оба раза появлялись слишком поздно, во всяком случае, в эти дни соединение Мейера потерь не имело. Подтверждения столь значительных потерь советских танков в советских источниках найти не удалось, но контрудары имели место и действительно не принесли ожидаемого результата.
Во всей этой истории наиболее примечателен факт того, что на аэродроме в Микояновке было организовано непрерывное чередование боевых вылетов. Они совершались ежедневно с 5 по 11 июля. Причем во время вышеупомянутых двух крупных операций это был настоящий конвейер. Когда пилоты одной четверки атаковали танки, другое звено шло следом, одно уже взлетало, другие готовились к вылету. Для «Юнкерсов» и «Мессеров» это было повседневной практикой, поэтому очень редко кто из их пилотов вообще упоминал о подобных рутинных деталях. Зато пилоты «Хеншелей» на данное обстоятельство указывают с явной гордостью. Действительно, технические службы в соединении Мейера были очень большими и громоздкими, у них были отдельные матчасть и специальная ремонтная база. Таким образом, на применение бомб, которые вообще-то не были основным вооружением «Хеншелей», во время крупных операций могло просто не оставаться времени не только у летчиков, но и у наземных служб.
(Хотя это не относится к теме, с отрядом «Хеншелей» в Микояновке связана и одна загадка, окончательного объяснения которой найти пока не удалось. За период с 5 по 11 июля советская штурмовая авиация, по меньшей мере, два раза наносила удары по этому аэродрому, но по свидетельствам летчиков, он был пустым. Хотя все «Хеншели» просто не могли одновременно находиться в воздухе. Но это уже совсем другая история.)
Авиационная бомба SD 4 HL, модель танка "Тигр", а также снаряд и дульный тормоз "Тигра"
Что же касается дальнейшей судьбы кумулятивных бомб «SD-4 HL», то окончательно от них не отказались и немецкие источники упоминают об отдельных единичных свидетельствах их применения (но конкретной информации нет). При этом следует иметь ввиду, что сколько-нибудь последовательное развитие противотанковых возможностей немецкой штурмовой авиации шло только по пути развития артиллерии. И дело даже не в том, что в дальнейшем немцы ставили на самолеты пушки большего калибра (даже 75 мм) – это были, скорее, не очень удачные эксперименты, повторявшие судьбу «SD-4 HL». Единственным настоящим прорывом в этой области за всю войну были 30-миллиметровые пушки «МК-101» «МК-103», а также 37-миллиметровая «BK-3,7». Именно они сказались по-настоящему на противотанковой результативности всех немецких штурмовиков. Дело в том, что почти все предыдущие немецкие авиационные пушки изначально создавались как зенитные автоматы. А эти сразу проектировались как авиационные (еще до войны), то есть учитывали многочисленные условия стрельбы из самолета по цели (прежде всего «раскачку» самолета из-за множественной отдачи и изменения масс, а также многое другое). Причем для них отдельно были разработаны и специальные бронебойные снаряды с сердечником из спекаемой смеси кобальта и карбида вольфрама (советский аналог известен сейчас как «победит»). В силу многих причин (о которых стоит как-нибудь рассказать отдельно) для борьбы с советскими танками это был единственный перспективный путь развития, но на него постоянно не хватало то времени, то ресурсов. Не говоря уже о других более или менее удачных экспериментах, в том числе и с кумулятивными авиационными боеприпасами, которые появлялись, когда война немцами была уже безнадежно проиграна. Поэтому главным условием применения кумулятивных авиационных бомб немецкими штурмовиками в дальнейшем могли стать только экстренные ситуации, когда под рукой ничего другого просто не было.
И совсем другой результат был у массированного применения ПТАБов в битве на Курской дуге. В первые же дни был достигнут ошеломляющий эффект тактической неожиданности, оказавший сильное моральное воздействие на противника. Но главное, доля подбитых с воздуха немецких танков от общего числа потерянных в Курском сражении, варьирует в воспоминаниях советских военачальников и историков от 7 до 10 (и более) процентов. А комиссии, изучавшие результаты применения ПТАБов в боях на Курской дуге, в целом показали, что потери немецких танков составляли в среднем не менее 15 процентов от общего числа, подвергавшегося ударам штурмовиков. Кому-то может показаться мало, но в действительности это количество очень велико и его достаточно для перехода в качество. Дело в том, что даже 5 процентов – уже больше основных статистических погрешностей. А это значит, что новое противотанковое вооружение советских штурмовиков проявило себя как стратегический фактор. Причем, повторим: в первые же дни сражения. Это и было долгожданным качественным изменением советской штурмовой авиации, выходом на новый уровень тактического превосходства. Словом, это было еще одно оружие Победы в полном смысле слова. Соответственно в дальнейшем оно необратимо повлияло и на характер действий немецких танковых соединений, существенно снизило их оперативные возможности. (Особенно стоит упомянуть необходимость уделять много времени маскировке танков в прифронтовой полосе и их сосредоточению, а время на войне, в конечном счете, всегда дороже самих танков).
В целом, в ходе сражения на Курской дуге штурмовые авиаполки израсходовали более полумиллиона кумулятивных бомб. А всего в 1943 и 44-ом годах выпуск ПТАБов превышал шесть миллионов штук в год. И здесь тоже очевидно принципиальное отличие советского оружия Победы – его массовость. Ведь практически все без исключения «вундерваффе» представляли собой средства для затыкания дыр (и маленьких дырочек). А, по словам Манштейна, начиная с лета 43 года, наступление советских войск стало напоминать «приливную волну».
Из-за нехватки времени и места мы не будем приводить здесь многочисленные свидетельства эффективности ПТАБов. Таких описаний в сети можно найти очень много. Одержимых идеями безусловного превосходства германского военного и технического гения (соответственно – неполноценности русского и всего советского народа) переубедить все равно невозможно. А тем, кто хочет прочитать воспоминания и свидетельства тех, кто победил на самом деле, лучше всего порекомендовать ресурс Артема Драбкина «Я помню», а также его книги-сборники воспоминаний «Я дрался на Ил-2» и др. (Это не реклама, это просто дань уважения.)
Поэтому здесь лучше уделить время отдельным деталям, на которые редко обращают внимание. Разумеется, нужно учесть, что они не определяют картину в целом, эти подробности нужны только для того, чтобы дополнить все сказанное выше.
Наибольшие хлопоты оружейникам доставляла загрузка ПТАБов, требовавшая довольно много времени (в идеальных условиях – минимум 30 минут). Из-за этого впоследствии в некоторых частях вводилась система, при которой этим типом бомб снаряжалась одна дежурная эскадрилья. Ей приходилось проводить долгие часы на аэродроме в ожидании подтверждения разведданных и приказа на старт.
Особенно много проблем создавала высокая чувствительность взрывателей ПТАБов. Вот как об этом говорится в воспоминаниях Бориса Владимировича Бучина (в описываемое время – замкомэска 136-го Гвардейского ШАП).
«…У меня были ПТАБы, и отказал магнето. Я взлетел – на одном магнето не получилось бы; смотрю – мотор не тянет. Пошёл на посадку. Мотор и так работал слабо, а на посадке совсем отказал. Я сразу отвернул и сел, чтобы не врезаться в самолёты, которые стояли на аэродроме. Думал, сейчас взорвусь, но ничего. Почему? Эти степи такие ровные – это меня и спасло. Если бы были какие-то препятствия, то всё. Я долго думал, почему люди взрываются в воздухе. Оказывается, если в ПТАБ попадёт любая пуля, он взрывается. Я проэкспериментировал в Крыму: поставил ПТАБ на снег, отошёл, из винтовки – раз. Бух! Простой патрон из винтовки! Отверстие сделал – на полметра в землю ушёл. Вот почему люди гибнут…
У нас один инженер как-то открывает люк, оттуда падает ПТАБ и взрывается. Осколок попал в пятку…»
Последний случай возможно связан с тем, что иногда в бомбовые отсеки ПТАБы загружали «навалом», без кассет. При этом способе их там помещалось до 300 штук. Такое применение было рискованным – их нужно было выбрасывать на бреющем полете на высоте около 30 метров, с очень ограниченными условиями входа в атаку и ювелирной точностью. Часто это проделывали только один или пара самых опытных летчиков в начале атаки, появляясь над противником максимально неожиданно. Бомбы при этом ложились кучно, поэтому вся бронетехника в полосе поражения гарантированно уничтожалась.
Главная же опасность для летчиков этого способа бомбометания заключалась в том, что при такой укладке предохранители на бомбы вообще не ставились. Роль предохранителя выполнял корпус прилегающей бомбы или стенка бомбоотсека. Чтобы ветрянка взрывателя прилегала к ним плотно, ее приходилось ввинчивать не полностью: на один–полтора оборота. Неполное завинчивание ветрянки придавало заметную неустойчивость положению инерционного ударника внутри взрывателя, что должно было изрядно действовать на нервы летчикам при сильных толчках или воздушных ямах...
Кстати, в различных воспоминаниях и источниках обращает на себя внимание разное количество бомб, которые брал один штурмовик. Эти разночтения, помимо естественных ошибок, иногда связаны и с применением нештатных способов укладки, подобных этому, а также разных кассет (в том числе самодельных).
В районе станции 1-е Поныри 10 июля советские войска захватили участок, где штурмовая авиация только что нанесла несколько последовательных массированных ударов. Немцы технику вывезти не успели. На место немедленно выехала специальная комиссия ВВС РККА. (Это был первый, но, конечно, не последний случай полевого исследования результатов применения ПТАБов). В результате тщательного осмотра было установлено, что бомбами весом 100 и 250 килограммов всего уничтожено только пять немецких танков (их сбрасывали «Петляковы»). А «Илы» подбили ПТАБами тридцать девять.
Здесь цифры могут ввести в заблуждение, так как этот результат говорит прежде всего об очень высоком мастерстве пикировщиков (их было шесть, а штурмовиков – возможно, целый полк). Однако и любая атака с применением ПТАБов, конечно же, требовала хорошего расчета и высокого летного искусства. В оптимальных условиях штурмовик должен был пролететь над колонной или скоплением бронетехники на высоте ниже 100 метров и сбросить бомбы в строго определенный момент. Надежных прицелов до середины 44 года не было – практически все зависело от интуиции и чувства цели. Невыполнение двух условий – оптимальной высоты и точного прицела – приводило к очень сильному разлету или сносу бомб, в результате чего вероятность поражения целей резко падала.
К сожалению, сейчас невозможно установить, какой процент подбитых ПТАБами немецких танков удавалось восстановить и вернуть в строй. Известно, что в некоторых случаях, когда не было возгорания топлива и взрыва боекомплекта, а также повреждения орудия или механизмов, немецким ремонтникам удавалось вернуть танк в строй в течение нескольких дней. Однако стоит упомянуть одну важную деталь. Про результаты Курского сражения определенно можно сказать следующее. Новые танки – «Тигры», «Пантеры», а также самоходные установки – на Курской дуге оказались наиболее уязвимыми для кумулятивных бомб, даже при незначительных повреждениях. Почти все они терялись в этом случае безвозвратно, причем нередко из-за банальной невозможности отбуксировать в расположение ремонтного подразделения. И дело совсем не в том, что эти новые образцы бронетехники привлекали больше внимания штурмовиков, а опять же в громоздкости их отдельной ремонтной базы, в слабости и потерях матчасти, а главное – в неожиданном переходе от наступления к обороне в переломный момент 12 июля. Для организационных структур и любых тыловых систем обеспечения это всегда означает, мягко говоря, определенные трудности, а в данном случае никаких предварительных мер к возможному переходу к обороне перед сражением не было вовсе (то есть имел место стратегический просчет на уровне командования).
Еще одно важное замечание. Немецкая цензура тщательно избегала упоминаний об эффективных действиях советской штурмовой авиации против бронетехники. В сводках потерь эти данные чаще всего просто отсутствуют. В советской же печати и сводках Совинформбюро сообщения о применении ПТАБов тоже были очень редкими. Как правило они упоминались как «противотанковые бомбы» или «средства», без какой-либо уточняющей информации. Вот, например, типичное сообщение в газете «Красная Звезда» от 23 июля 43 года:
«…Наши штурмовики наносят вражеским танкам серьезные удары. Одному подразделению штурмовиков надлежало нанести несколько последовательных ударов по танкам врага, находившимся возле железнодорожной станции. Зная по обстановке, что эта танковая группировка только что возвратилась на исходные позиции после безуспешной контратаки, командир назначил часть штурмовиков для уничтожения заправочных средств, которые обязательно должны были оказаться в районе цели. Этот расчет оправдался. Два эшелона штурмовиков, внезапно появившись над рощей севернее станции, застали вражеские танки во время заправки горючим и боеприпасами. Часть самолетов, вооруженная противотанковыми средствами борьбы, атаковала танки, а другая занялась уничтожением бензозаправщиков и машин с боеприпасами, курсировавших здесь же. Благодаря точному расчету удара было уничтожено около 20 танков, взорван ряд машин с боеприпасами, сожжено несколько автоцистерн с горючим. В это время отдельные экипажи пристально наблюдали за расположением танков, а два самолета, кроме того, произвели контрольное фотографирование. Удары с воздуха по вражеским танкам продолжаются. Советские штурмовики «Ильюшин-2» еще раз продемонстрировали способность наносить немцам тяжелые потери и активно бороться с их бронированными машинами…»
И последнее. Мы уже говорили, что применение немецких кумулятивных бомб было ограничено особыми очень жесткими требованиями к самолетам, тактическим условиям, мастерству пилотов. Поэтому важно отметить, что после Курского сражения ПТАБы вполне успешно применялись едва ли не всеми типами фронтовых самолетов советских ВВС, включая, в отдельных случаях, даже истребители.
А еще, рассказ о «простой жестянке» просто нельзя ограничить одними только сравнениями с немецкой кумулятивной бомбой. Выводы, которые можно сделать из этой очень неполной истории, выходят за рамки простого анализа определенных тактических возможностей штурмовой авиации. Поэтому им будет отдельно посвящен следующий заключительный очерк.
Комментариев нет :
Отправить комментарий